204

Г. Кауфман полагал, что «urbs <…> regia» в стихе отсылает к тому, что в «Дигестах» Юстиниана преподавание права ограничивалось практически одними только «urbes regiae» («царскими городами», т. е. городами, не которые распространялась на момент составления кодекса власть Юстиниана), к числу которых относился и Трир, упоминаемый в следующей строке [Rashdall 1895: 263]. В юстиниановом документе юридическое образование рассматривается как привилегия: «Мы только желаем, чтобы эти составленные нами три тома [правовые кодексы] преподавались как в царских городах, так и в прекраснейшей Беритской общине, которую кто–то хорошо назвал кормилицей законов, что уже и предыдущими принцепсами было установлено, а не в других местах, которые не заслужили у предков такой привилегии» [Дигесты 2008: 45]. Так, в рассматриваемой песне Трир с первого же стиха предстает привилегированной «царской» территорией; это позволяет сделать вывод о том, что автор текста представляет этот город как место, где законно базируется «studium generale» — школа, в которой можно получить высшее образование. Однако Г. Рашдалл отмечает, что прямых доказательств существования подобного учебного заведения в средневековом Трире нет, как, впрочем, нет и ничего, что могло бы это опровергнуть [Rashdall 1895: 264]. Для понимания текста важно само употребление словосочетания «urbs regia», которое поддерживает студенческий пафос текста (см. комментарий к строке 3.1).

О Трире в Средние века см. вступительную статью к этому тексту.

«Градом городов», столицей, метрополией (см. строку 2.1) могли называться города, обладавшие большим культурным и религиозным значением. Прагматика же наделения Трира таким статусом в рамках CB204 совершенно иная: Трир — это «град городов», поскольку он наполняет жизнь своих горожан «шалостями и радостью» (строки 1.3–4). Пафос величественности снижается и сменяется более вольным настроением в духе поэзии вагантов.

Латинский глагол «colo» означает одновременно и «возделывать» и «почитать» [Дворецкий 1976: 205]. В переводе мы используем второе из приведенных значений, однако первое здесь тоже релевантно: «возделывать Вакха» означает, по метонимическому переносу (отождествление Вакха и вина — популярный в «Carmina Burana» и в поэзии вообще прием, см., например, CB194, CB196, CB199 и т. д.), «возделывать виноградник», то есть заниматься виноделием. При таком прочтении строфа может означать, что Вакх любит Трир потому, что в нем процветает винодельческое искусство, хотя у нас и нет сведений о состоянии этого ремела в данной местности в период Средних веков.

Упоминание «искусства диалектики» наравне с «цветом товарищей» («flore sodalium» в строке 1.6) может говорить о том, что перед нами студенческая песня [Traill 2018: 695]. Кроме того, за немецкими землями уже в Средние века закрепился статус «царства пива» (см. комментарий к слову «Rin» в строке 13a.3 CB195), а потому упоминание «искусства диалектики» (метода аргументации в философии) может подразумевать спор с этим стереотипом, поскольку Трир, будучи немецким городом, все же остается городом Вакха, то есть вина, а не пива.

Упоминание трона Юпитера и суда Венеры, то есть своеобразная «игра в Античность», может отсылать к зрелищу карнавального типа, связанному с Праздником дураков [Бахтин 1990: 9; Traill 2018: 695], который традиционно справлялся в послерождественский период (см. CB205, также посвященнный этой тематике).

Под «судом Венеры», вероятнее всего, имеется в виду «cours d'amours» или «суд любви» — придворная средневековая традиция, предполагающая разыгрывание процесса судопроизводства, но на любовную тематику. Кроме того, упоминаемая в этой строфе роза обладает некоторой символической нагруженностью, связанной с куртуазностью: наиболее показательна в этом отношении первая часть более поздней аллегорической поэмы XIII в. «Роман о Розе», написанная Гийомом де Лоррисом и считающаяся своеобразным кодексом куртуазной культуры. Если опереться на интерпретацию Трейлла и предположить, что роль розы исполняла настоящая девушка (видимо, кто-то из знатных горожанок), то выходит, что суд Венеры в рассматриваемом тексте постановляет ей играть в рамках карнавальных мероприятий именно даму розария, а не кого-то из остальных участников действия или зрителей. Й. Хейзинга писал о судах любви так: «Это не было ни в коей мере ни реальным судоговорением, ни пародией на судебный процесс, но именно серьезной игрой, ludum senum. Возникновение этих судов любви ранее относили к XII в., веку расцвета куртуазной культуры, однако большинство современных исследователей считают, что в ту эпоху подобные суды были всего лишь литературной фикцией» [Хейзинга 2011: 654]. Таким образом, упоминание «суда Венеры» в нашем тексте — скорее литературный прием, чем аллюзия на реальную практику, которая родится из художественного мира куртуазного романа только к XIV–XV вв. [Хейзинга 2011: 654].

См. комментарий к строке 4.4.